Игорь СМОЛЯНИНОВ

РАССКАЗЫ                                                                   назад

СУДЬБА

"Посвящается моим безвинно замордованным родителям"

(История семьи автора) 

     Сразу на следующий день, после грандиозного бала выпускников Киевского Института Благородных Девиц, Леночка уехала домой в свою любимую Белоцерковскую глушь. Ей очень хотелось встретить свой двадцатый день рождения в родном семейном кругу. С Белоцерковского вокзала она позвонила домой, чтобы прислали за ней лошадей.
     После первых приветствий - объятий, поцелуев и слёз, она, как в детстве, счастливая, вприпрыжку побежала к своей любимой старой шелковице, где стояла заветная скамейка, на которой было прочитано много хороших книг. Оттуда открывался вид на долину, на каменистые берега Роси, на Кочубеев дворец в зелени садов, а левее и дальше - в глубь долины, виднелись трубы сахарных заводов князя Браницкого, у которого её отец служил управляющим.
     После обеда на открытой летней террасе с плетёной садовой мебелью, всем семейством пили чай. Уютно урчал большой тульский самовар, поблёскивали начищенные серебряные подстаканники... Чёрный хлеб со своим свежесбитым маслом и клубничным вареньем казался Леночке вкуснее любого киевского торта. Мать, сестра Мария и рослый красавец в студенческом кителе - брат Ярослав, слушали Леночкины рассказы о жизни в институте, о киевских родственниках, о театре, опере о моде... К ужину приехал отец, всегда сдержанный и сухой, - он обрадовался своей любимице и тепло её расцеловал.
     Потекли спокойные летние дни, с ароматами жимолости, акаций и жасмина, с грибными походами и пикниками. Между тем кончался 1904-й год.
     И вдруг стали появляться тревожные вести: разгром русского флота и армии в далёкой Маньчжурии; восстание рабочих на Ленских золотых приисках; бунт на судостроительных верфях в Питере... Газеты забили тревогу, запестрели паническими сообщениями о нарастающей революционной волне.
     И вот среди этих тревог и страхов пришло срочное письмо из Киева: тётя Ксения перенесла серьёзную операцию и нуждается в домашнем режиме с уходом близких. На семейном совете решили, что Леночка должна ехать в Киев к больной тёте Ксении. Выслушав все наставления, и записав все поручения, Леночка упаковала свой дорожный саквояж и отправилась в Киев.
     Уже по дороге в поезде она почувствовала какую-то тревожную, напряжённую атмосферу. В её вагоне группа молодых мужчин вела громкий политический спор. То и дело мелькало слово “революция”. Дремавший рядом рыжеватый детина, в купеческой поддёвке и до блеска начищенных сапогах, вдруг открыл глаза и загремел шаляпинским басом:
     - Работать нужно..! Болтать - любой дурак горазд!
     Один из спорщиков тихо обратился к товарищам:
     - Вот вам... - реакция народа! - такие сразу революцию задавят...
     Детина в поддёвке расслышал его слова. Он побагровел и, поднявшись во весь свой двухсаженный рост, загудел:
     - Понятно, - задавят вашу революцию, как ядовитого клопа! Это вам не Франция! Пусть французы делают революцию, если Господь их наказал и лишил разума... Пусть купаются в собственной крови, если им охота. А мы этого не хотим, - нам революция не нужна..!
     Глаза его сверкали, ноздри раздувались. Он стоял грозный, и казался великаном всем сидящим. “Как Илья Муромец”, - подумала Леночка. Группа спорщиков совсем притихла. Он взглянул на них презрительно:
     - Сидели бы дома да портняжили, шаромыжники местечковые! Нет... мотаются по стране и народ мутят: рре-во-люцио-неры..! Господи, прости!
     Он в сердцах сплюнул и, вынув папиросы, вышел в тамбур. Проводник объявил, проходя через вагон:
     - Подъезжаем к Киеву!
     Эта сцена в вагоне крепко зафиксировалась в Леночкиной памяти. Ей вспомнились политические тирады брата-студента и в её душе зародилась, неизвестная доселе, тревога.
     С вокзала Леночка на извозчике поехала к тётке на Кузнечную.
     Тётка ей очень обрадовалась, расцеловала, поздравила с окончанием института и двадцатилетним днём рождения. В честь этого подарила Леночке золотые ручные часы с зыгравированной датой на задней крышке.
Леночка охотно исполняла роль сиделки. Она часто сама готовила обеды и приносила горячий обед на подносе тётке в кровать. После обеда и по вечерам читала ей Стендаля, Мопассана, Бальзака. Особенно запечатлелась “Шагреневая кожа” Бальзака.
     И вот, наконец, пришёл тот памятный - совершенно нежданный, судьбоносный день её жизни. Какой это был календарный день недели, сейчас установить трудно. Но это бьш прекрасный солнечный день бурной киевской весны, где-то в самом конце апреля или начале мая... Когда пьянящие ароматы сирени и черёмухи наполняют весь город; когда майские жуки и бабочки-лимонки пробираются в открытые окна домов и трамваев; когда липкие почки, падающие с тополей, прилипают к обуви и одежде; когда над городом трепещет и колышется какое-то таинственно-чарующее марево, в которое, словно фата-моргана, вплетаются призрачные картины седой славянской древности; когда на каждом иагу чувствуется живой пульс земли и природы - всего живущего, стремящегося и зовущего к любви.
     В этот чудесный день Леночка утром отправилась в аптеку за лекарством для тёти. Она, опьянённая этими весенними ароматами, как зачарованная шла по Владимирской мимо университета, в сторону Оперного Театра, не обращая внимания, что возле университета собирается и быстро растёт бурлящая толпа. Лишь когда над этой толпой поднялись кумачёвые полотнища, и люди стали громко скандировать какие-то лозунги, Леночка поняла, что это массовая демонстрация. Тут же она увидела, что ей навстречу, заполняя всю ширину улицы, движется плотный поток людей с красными знамёнами и дакатами. Над толпой гремела и разливалась во все стороны боевая революционная песня: “Вставай, проклятьем заклеймённый...”.
     Леночка на мгновенье остановилась, как вкопанная. В висках стучало, бился пульс. "Вот она, революция”, - молнией сверкнуло в сознании. И в этот же миг послышался зарастающий гул, разбойничий посвист и гикание. Истерические, душераздирающие крики со всех сторон: “Казаки..! Казаки..! Рубят! Секут! Спасайтесь! Бегите в подъезды..!” Леночка растерялась. Она как-раз пересекала Бибиковский бульвар. И вдруг, окаменев от  жаса, увидела, что прямо на неё несётся казак с высоко вскинутой рукой... Она инстинктивно закрыла глаза и прижалась к ближайшему кусту, ожидая смертельного удара... Но, в это же мгновенье, мелькнула какая-то тень и рослый, плечистый человек в студенческом мундире прижал её к кусту, закрывая своим телом. С гиком и свистом упал мощный удар тяжёлой казачьей плети, и разъярённый скакун пронёсся мимо.
     Мгновенье спустя, они очнулись: студент помог ей выбраться из куста, куда он вдавил её весом своего тела. Взглянув на его окровавленный мундир и следы крови на лице, Леночка чуть не упала в обморок. Сделав над собой усилие, она схватила его за правую руку, где крови не было, и потащила в сторону - на тротуар бульвара...
     - Ради Бога, бежим скорее отсюда! - сумела она прохрипеть пересохшим от волнения ртом.
     Они быстро шли вниз по бульвару. В одном из парадных, она нажала кнопку лифта и тихо сказала:
     - Здесь живёт наш доктор. Он поможет.
     Студент внимательно поглядел в её лицо, окаймлённое растрепавшимися тёмно- русыми волосами и, улыбаясь, поднёс её руку к своим губам:
     - Благодарю Бога и судьбу за то, что мне было дано вас встретить..!
     Седовласый крепкий старик, который лечил их семью, и знал Леночку со дня её рождения, разрезая большими ножницами просечённый на левом плече мундир, подшучивал:
     - Придётся новый мундир заказывать... - всё же лучше, чем новую руку..!
     Он продезинфицировал и внимательно осмотрел рану.
     - М-да, ваше счастье, молодой человек: если бы удар пришёлся всего на 3-4 сантиметра правее, вам уже никакие перевязки не помогли бы! Он сделал укол морфия и принялся зашивать глубокую продолговатую рану. - Слава Богу, кость не сломана! - благодарите Бога, что ваш мундир был снабжён солидными, тугими подплечниками...
     Он тепло улыбнулся, глядя на бледную растерянную Леночку:
     - А вы, мадам, благодарите Бога за то, что вам был послан ваш спаситель, - я думаю, что этот удар мог бы стоить вам жизни...
     У Леночки по щекам поползли слёзы. Доктор, как ребёнку, погладил ей волосы.
     - Ничего, Елена Станиславовна, не унывайте. Ваш спаситель - крепкий, и скоро поправится.
     Так начиналась их сказка...
     Ранение вышибло Михаила из нормальной колеи, так как он вынужден был на время оставить работу в издательстве Идзиковского, где он работал диспетчером. К тому времени его семья находилась в тяжёлом финансовом положении и не могла ему помочь. Его отец, подрядчик-каменщик, который держал большую артель отборных каменщиков-специа- листов по кладке сверхмощных пекарских печей, оказался перед лицом полной финансовой руины: техническая революция и переход русских пекарен на новый метод выпечки хлеба при помощи немецких машин с термостатным контролем температуры, разорили его дотла в одночасье. Михаил, последние годы университета, вынужден был работать. Его литературное творчество с мизерными гонорарами в счёт не шло. К счастью, это был последний год его юридического факультета...
     Получив, наконец, тяжело добытый диплом, дававший официальное право на открытие собственной юридической, адвокатской конторы, он решился сделать официальное предложение Леночке.
     Свадьба была скромная, домашняя, в родной Леночкиной усадьбе. Дело в том, что Леночкина семья тоже не благоденствовала. Плюс, к общему оскудению дворянства, её дед в Monte Carlo проиграл всё дотла, да ещё и долги оставил после себя. Сделав своих детей нищими, он, там же, пустил себе пулю в лоб.
     Так - под звуки Марсельезы, в 1905-м году, судьба соединила навеки моих родителей.
     32 года спустя после их свадьбы - в памятном 1937 году, “Великий вождь народов” спустил с привязи и натравил на русский народ своих кровавых псов-истребителей. Началась грандиозная сталинская чистка - тотальное выхолащивание русского народа, его потенциального мозгового ядра. Одной весенней незабываемой ночью в наш уютный домик ворвались ЕЖОВСКИЕ палачи. Всё перевернули вверх дном - разрыли, как дикие свиньи, истоптали грязными сапожищами. Посрывали портреты и иконы, разорили тяжкими трудами созданное человечье гнездо.
     Это была страшная, последняя ночь нашей семьи...
     Я себя потом не раз спрашивал: “Почему меня тогда не взяли вместе с родителями?” Но до сих пор не нахожу ответа. Очевидно, это только одному Богу известно.
     Так трагически погибли мои дорогие родители, жестоко замученные безвинные страдальцы, зарытые в безымянных концлагерных могилах без отпевания, без молитвы, без креста...
     Да примет Господь их - души!

Игорь Смолянинов. Мельбурн.
Член Союза Писателей России.

 
Make a Free Website with Yola.