Игорь Смолянинов.
Член Союза Писателей России. назад
Мельбурн.
НОВОГОДНЯЯ БЫЛЬ
Неисповедимы пути Твои, Господи...
Морозная, лунная ночь 31-го декабря, незабываемого года. Новый Год где-то за углом. Улицы опустели. Все спешат встречать Новый Год: кто - в семейном кругу, кто - с друзьями, а кто - в одиночку, как я.
Очень грустно молодому человеку в морозную ночь - накануне Нового Года - без семьи и без друзей, с пятёркой в кармане... Спешу в центральный гастроном на углу Крещатика и Фундуклеевской, сегодня он открыт до 12-ти.
Соображаю на ходу, что можно купить за 5 рублей? - немного: 200 гр. чайной колбасы, халку, и на остальные - немного халвы... Рассовываю свои пакетики по карманам пальто и, резко повернувшись, чтоб скорей уйти от насмешливого взгляда продавщицы, сталкиваюсь с какой-то девушкой в рыжей меховой шубке. Она уронила свою сумку, и всё её содержимое вывалилось и рассыпалось по грязному полу.
Торопливо и неуклюже я бросился собирать её пакетики и, когда, выпрямившись, взглянул в её лицо, меня поразили её прекрасные, лучистые глаза, с ласковым прищуром. Она смущённо улыбалась, как будто ей было совестно за мою неуклюжесть. Она тепло улыбнулась:
- "Ах, ерунда... слава Богу, у меня не было ничего бьющегося!"
Она протянула руку за сумкой. Я, вдруг, неожиданно для самого себя, осмелел. Меня в тот миг охватила какая-то непонятная, волнующая радость:
- "Знаете что, - я помогу вам нести ваши покупки!"
- "Ну, что вы...! Нет, сумка не тяжёлая.!" Она посмотрела мне в глаза спокойно и серьёзно, но я не сдавался:
- "Послушайте, в самом деле... мне спешить некуда, и я с удовольствием проведу вас до дома!"
Мы вышли наружу в морозную лунность.
- "Нет, мне недалеко, я живу кварталом выше Пушкинской", - она снова протянула руку за сумкой - "давайте, я должна спешить!"
В её голосе прозвучала недовольная нотка, но волнующая радость, окрылявшая меня, не отступала:
- "Я вас всё-таки проведу. Смотрите, ведь на улицах ни души..."
Она, как-то странно, посмотрела на меня и, лукаво улыбнувшись, сказала:
- "Вы настойчивый... Ну, что ж, пойдёмте!"
Мы вскоре подошли к одному из парадных на Пушкинской. Она на мгновение остановилась, как бы в нерешительности, и затем спокойно сказала:
- "Раз уж взялись помогать, так уж несите сумку ко мне наверх."
Я, окрылённый, последовал за ней. На слабо освещённой площадке она открыла ключом входную дверь.
- "Подождите минутку здесь, - выключатель в коридоре не работает. Я должна пройти в кухню и оттуда включить свет."
Спустя пару минут она вернулась и, взяв меня за руку, ввела в слабо освещённую переднюю, заставленную какими-то шкафами и ящиками. Затем, открыв большую белую дверь, она пропустила меня в тёмную комнату и захлопнула за мною дверь. На секунду мне стало жутко, но в следующее мгновение щёлкнул выключатель и в ярком, слепящем свете висячих люстр я увидел большой, шикарно накрытый стол. Вокруг стола сидело много гостей, хорошо одетых мужчин и женщин. Все они смотрели на меня с любопытством и насмешкой.
Я был настолько поражён неожиданностью, что не мог двинуться с места, - меня, словно, парализовало. Краснолицый толстяк встал и насмешливо поклонился:
- "Как прикажете величать вас, дядя провожатый?"
Гром хохота заглушил его слова.
- "Надеюсь, этот урок отучит вас от привычки нахально приставать к незнакомым женщинам?"
Я почувствовал, что оцепенение исчезло и горечь обиды залила меня горячей волной. Ком подкатил к моему горлу. Как в далёком детстве, мне захотелось горько разрыдаться, уткнув голову в материнские колени. Сделав над собой усилие, я проглотил горячий ком в горле и, наконец, совсем пришёл в себя. Я наклонился, чтобы поставить сумку, которую всё ещё держал в руке, при этом халка выпала из моего кармана и покатилась по гладкому паркету прямо под стол. Толстяк, усаживаясь, насмешливо хрюкнул:
- "Не беспокойтесь, у нас хлеба достаточно!"
Снова грянул хохот... И вдруг звонкий, взволнованный голос покрыл все другие голоса:
- "Перестаньте! Сейчас же перестаньте! Хватит, хватит этого издевательства...!"
Я не слышал, как она вошла за моей спиной. Обернувшись, я увидел её округлившиеся, словно испуганные, глаза, в которых стояли слёзы.
Мгновение я смотрел в эти необыкновенные глаза и, наконец, дар речи вернулся ко мне. С горечью я сказал ей:
- "Спасибо за урок!" - и, не оглядываясь, поспешно вышел вон.
Спускаясь торопливо по лестнице я, вдруг, услыхал за собой её дрожащий от волнения голос:
- "Подождите! - я должна с вами поговорить!"
Я поспешил ещё больше, - жгучая боль обиды гнала меня вон из этого дома.
- "Подождите! Я прошу вас... подождите!"
Этот дрожащий голос хватал за сердце, но я уже открывал тяжёлую парадную дверь.
Я выскочил на улицу - в морозную, новогоднюю ночь, залитую лунным сиянием. Сказочно поблёскивал, искрился, свежий пушистый снежок. Где-то вдали слышались протяжные гудки паровозов - люди праздновали пришедший Новый Год.
* * *
На бульваре распустились тополя, на Владимирской готовились расцвести старые каштаны. Хмельная киевская весна - с бабочками, майскими жуками и терпким запахом клейких тополиных почек, - вечно желанная, вечно волнующая весна.
Я сидел на скамейке в парке, напротив Университета, и листал свои конспекты. Какое-то непонятное волнение вдруг охватило меня - передо мной кто-то стоял... Я невольно поднял взор и мои глаза встретились с её прекрасными глазами. Неописуемое волнение сдавило мне горло. Мы неотрываясь смотрели друг другу в глаза, как бы отыскивая там истину, вечную тайну любви. Затем она, словно изнемогая, опустилась рядом на скамью и еле слышно проговорила:
- "Я вас всё время искала... ждала..."
* * *
Теперь, много лет спустя, в канун Нового Года, мы с ней всё ещё вспоминаем ту морозную, ту лунную новогоднюю ночь в нашем родном, далёком Киеве. Неисповедимы пути Твои, Господи...