Фельетон о фельетонах
Написал я как-то фельетон и послал его по почте в нашу местную газету «Вести недели». Три недели ждал ответа, не дождался и позвонил по телефону.
— Редактор уехал в отпуск, — сообщил мне голос секретарши, — вернётся ровно через неделю.
— Большое вам спасибо за информацию, — не скрывая разочарования, пробормотал я и снова погрузился в работу.
В последующие несколько дней, каким-то чудом стали приходить ко мне свежие идеи, и в течение недели я успел написать ещё два фельетона. Бережно вложил их в почтовый конверт, написал на нём адрес «Вестей недели» и отправил заказной почтой. «Кашу маслом не испортишь, - поразмыслил я, - если ему не понравится первый фельетон, может понравится второй. А если уже и второй не понравится, то уж обязательно третий придётся по вкусу…»
Через три недели, когда я полностью потеряв всякую надежду, принял молчание редактора за отказ, мне пришло письмо с приглашением посетить Захара Никитича Спицына, главного редактора газеты, для «обсуждения моих литературных трудов». «Значит, заинтересовался, черт, - радостно подумал я, - наверное, хочет напечатать все три фельетона».
В назначенный день я надел свой праздничный костюм, прикрепил к рубашке галстук-бабочку и уже сидел в приёмной за двадцать минут раньше положенного времени.
— Какой вы всё же пунктуальный, — похвалила меня секретарша и угостила чашечкой зелёного чая. А ровно в два часа дня она пригласила меня в кабинет редактора.
В просторном кабинете, в самом его центре, стоял огромный письменный стол из красного дерева, и за ним восседал лысый мужчина. На столе лежал одинокий листок бумаги, на котором он что-то старательно выводил. «Вот он — газетный царь, который сможет одним размахом пера решить мою плачевную писательскую участь», - подумал я.
Окончив свой труд, мой будущий благодетель бережно закрыл ручку и положил её вдоль листка. Медленно подняв голову, он окинул меня усталым взглядом и, обнажив натянутой улыбкой ряд желтоватых зубов, поманил рукой, приглашая подойти ближе к столу.
— Господин Птичкин? - поинтересовался он.
— Птицын, — осторожно поправил я.
— Птицын, Птичкин — небольшая разница. Лишь бы голова сидела на плечах. - Присаживайтесь, пожалуйста.
Почти вплотную к редакторскому столу стояло кресло для посетителей. Трудно было не обратить внимание на его необычайный размер. Присмотревшись ближе, можно было без труда определить, что сидение кресла было вполне нормального размера, а ножки значительно короче, будто их кто-то намеренно подрезал, сделав ниже положенного.
— Садитесь, садитесь, не стесняйтесь, — повторил редактор и, поднявшись со своего кресла, протянул мне руку для пожатия.
Первое, что меня удивило — это был его рост. Редактор «Вестей недели» едва доходил мне до плеча.
— Долговязый, а? - рявкнул он, словно сомневаясь в моём росте, — два метра, пожалуй, будешь..?
— Метр восемьдесят пять, — уточнил я, поймав себя, что это уже второй раз его поправляю. «Плохой признак», - неровно застучали клавиши у меня в голове.
— Метр восемдесять пять, два метра — небольшая разница. Вот я, например, метр пятьдесять два, а на рост свой не жалуюсь. Не в росте сила. Садитесь, пожалуйста!
Редактор уселся в своё кресло, а я в кресло для посетителей, и мгновенно ощутил необъяснимое неудобство. Внезапно я почувствовал себя маленьким и беззащитным, сидящим чуть ли не на самом полу. А редактор, сидя в своём кресле взирал на меня с высоты... свысока, как положено газетному царю.
— Вы, наверное, уже догадались, что я пригласил вас для того, чтобы побеседовать о присланных вами в нашу газету стихах, — начал было он.
— Простите, — ответил я, — но вы явно меня с кем-то путаете: я стихов не пишу, я сочиняю фельетоны…
— Конечно, конечно… Фельетоны, стихи — небольшая разница. Посмотрим, что вы там насочиняли!
С этими словами он взял в руки одну из толстых, лежавших на полке, папок. Раскрыв самую тонкую из них и, перелистал несколько листов бумаги, он вытянул из неё мои фельетоны.
— Ну, вот, «Андрей Фёдорович Птицын, Фельетоны», — прочитал он вслух. - Андрей… Можно я вас буду просто по имени называть? Должен опечалить вас, Андрей, к сожалению, ваши фельетоны мы печатать не будем. Во-первых у вас старомодный стиль, а во-вторых… - И редактор сделал паузу.
— Что, во-вторых? - поинтересовался я.
— Во-вторых, наша газета серьёзная, и наш читатель тоже, а вы нам почему-то посылаете какие-то фельетоны.
— Но ведь людям иногда хочется посмеяться, — возразил я с подчёркнутой вежливостью.
— Вот именно, посмеяться. Но не над собой, — сказал редактор, ковыряя, неведомо откуда-то появившейся толстой зубочисткой у себя в ухе. - Наш читатель над собой смеяться не станет; не такой уж он дурак, чтобы над собой смеяться. А в ваших фельетонах вы высмеиваете абсолютно всех, включая нашего высоко уважаемого читателя. И если я напечатаю ваши фельетоны в нашей газете, то останусь без читателей. А кому нужна газета без читателей?!
— Вы меня спрашиваете? - поинтересовался я.
— Да, именно вас, - продолжал редактор. - Вот например в вашем фельетоне «Растяпа» есть такая фраза: «Если строго разбираться, все люди делятся на честных и на мошенников». Кого вы, Андрей, подразумеваете мошенниками?
— Да, в частности, никого, - ответил я.
— И я никого. Зачем же писать такую чушь и обижать честных людей? Или вот, к примеру, в фельетоне «Встреча школьных друзей» вы написали: «Нарядный зал клуба быстро заполнился вчерашними молодыми выпускниками — сегодняшними старичками, в блестящих от времени костюмах, и старушками в побитых молью бальных платьях…» Зачем же вам понадобилось сгущать краски до такой крайности? Ведь могли бы написать: «немолодые люди» вместо «старичков и старушек»...
— Мог, но не написал. Было бы не смешно.
— Вот именно, что «не смешно», — редактор с укором посмотрел, а меня. — А вам известно, что половина моих читателей - это и есть, так называемые, старички и старушки? Можно даже смело сказать, что наша газета на них одних и держится. Вот прочитают они ваш фельетон - и перестанут подписываться...
— А как там насчет третьего фельетона? - перебил я, когда мне уже стало очевидным, о чём шла речь. — Каково ваше мнение о моём третьем фельетоне?
— О третьем фельетоне и речи быть не может, - заключил редактор, — там у вас сплошной разврат: в нём вы описываете молодых людей, к тому же полураздетых, лежащих на пляже и целующихся у всех на виду!
— Но ведь на пляже так положено: все раздеваются, — возразил я вяло.
— Далеко не все, — твердо заявил он. — Не все. Только развратная молодёжь раздевается до своих, эти самых, бикини! А мой читатель не раздевается до бикини!
«Твой читатель вообще на пляже не раздевается…», - подумал я, но сказал:
— Это, наверное, потому что вашему читателю более интересно смотреть на молодых, чем на самих себя - облаченных с ног до головы в допотопные пляжные костюмы!
Сказал я это - и вмиг пожалел. Ведь слово — оно не воробей…
— Оказывается, что вы ещё и развратный человек! - с неодобрением в голосе сказал редактор. — А ещё себя литератором называете... В общем, такое дело: фельетончики ваши я на сей раз печатать не буду. Потому что они представляют опасность для жизни нашей газеты. А если вам уже и приспичило писать, то занимайтесь публицистикой. Так будет безопаснее для всех. Как говорится: «и овцы целы, и волки сыты».
— Спасибо вам за ценный совет, — сказал я, не без труда поднимаясь со своего карлика-кресла.
— Или, ещё лучше, — задумчиво продолжил он, — берите интервью у знаменитых людей! Уж слишком наш читатель интервью любит. Сколько их не печатай — всё мало!
— А кого из знаменитых людей вы предлагаете для интервью, Захар Никитич? — поинтересовался я.
— Ну, к примеру, Киркорова…
— Где же я вам здесь Киркорова достану?
— Это уже ваше дело - где, — ответил редактор. — Вот, может быть, он в наши края как-нибудь заглянет… Вот тогда вы его цап-царап, и дело в шляпе!
— Благодарю вас за уделённое мне время, — я пожал руку моему несостоявшемуся благодетелю и направился к выходу из кабинета.
— А впрочем, — услышал я уже у самой двери, — у меня появилась гениальная мысль: мы напечатаем ваши фельетоны….
— Да? - я остановился и повернулся лицом к редактору: сердце моё забилось от предвкушения свежей надежды. — А когда - не скажете?
- Тогда, когда будем закрывать нашу газету, - громко рассмеялся он и ковырнул своей зубочисткой... на этот раз, уже в зубах. — А это случится, уверяю вас, господин Птичкин, не скоро! А вы продолжайте, продолжайте писать. И чем больше, тем лучше! Желаю вам творческих удач и так далее!
Абрам Троицын.
Сидней.
