СТАРАЯ ДВЕРЬ
Много интересного могла бы рассказать старая Дверь, если бы имела склонность сплетничать. Но она умеет хранить чужие тайны, «сор из избы» не выносит. «Сусанна и сама с этим успешно справляется», - считает Дверь. Правда, её молоденькая хозяйка сор не выметает, а просто сваливает в кучу, за Дверью, но именно поэтому бесчисленные посетители, которых она упорно называет «квартирантами», всё о ней знают.
Один Григорий ничего не знает. И знать не хочет. Он влюбился в Сусанну безоговорочно, с первого взгляда, до головокружения, как это порою бывает с закалёнными сорокалетними холостяками.
Они познакомились на австралийской сельской ярмарке, на танцах, что устраивают в качестве аттракциона. Получая от государства пособия для безработных, Сусанна должна была активно искать работу, или хотя бы помогать на благотворительных мероприятиях, что она сейчас и делала.
На вид Сусанне чуть больше двадцати. Ангельское личико - гладкое, без единой морщинки, где могла бы поселиться мысль. Да ещё гирлянды мишуры вокруг головы. Да ещё наклеенные по обеим сторонам ресниц фиолетовые «бабочки»... Григорий заприметил её в таком виде у лотка, где она, среди других женщин, продавала шёлковые цветы, кружева и прочую мелочь для рукоделья. По случаю ярмарки, продавщицы были разнаряжены в свой товар до невозможности. И только одна Сусанна не вызывала в Григории добродушно-насмешливой улыбки. Совсем напротив: даже не зная её имени, только глядя издали, он терял голову. Настолько, что его лицо - бурое от солнца, всё в глубоких морщинах, словно иссохшая земля, которую со стоном пробороздил ржавый трактор – озарялось удивительным светом...
Когда в конце палаточного городка послышалась музыка, и Сусанна устремилась к пляшущей толпе, Григорий решил не упускать случая.
Знакомство было коротким. Во-первых, услышав лёгкий акцент, догадался что у неё русско-украинские корни.
- Можно вас... э-э... Сюзей? – заговорил было по-русски Григорий, заикаясь от волнения.
Сусанна или не поняла, или сделала вид. Не теряя надежды, он перешёл на английский
- Зовите, коль охота, - равнодушно моргнула она «бабочками», не переставая изгибаться под оглушительную музыку.
- Может, присядем? - хрипловато предложил Григорий. – Чего-нибудь холодненького..? – И, обхватив Сусанну за талию, потянул к дальнему столику.
Сусанна и не думала сопротивляться. Удивилась только, и ткнулась головой Григорию в грудь. Пока шли - висела у него на плече. А возле столика, не дожидаясь приглашения, с размаху бросилась в плетёное кресло.
Разговор не клеился. Сусанна отвечала нехотя и очень коротко. Григорий был разочарован: может, ей скучно с ним? И всё-таки не мог оторвать от Сусанны глаз: «Красивая! До чего же красивая! Вся какая-то воздушная, розово-оранжевая с золотом...»
В конце дня, когда ярмарка закрывалась, Григорий спросил:
- Не отвезти ли вас домой?
- Окей, - опять моргнула фиолетовыми бабочками Сюзя. – Везите, коль охота.
Пропуская хозяйку и гостя в лом, дверь обиженно скрипнула: «Интересное начало, но какой будет конец?» И всё же загородила собой груду каких-то вещей в углу: «Может, не заметит». Только ради глаз цвета ясного, зелёного озера Григорий остался у Сусанны до утра.
Григорий проснулся первым. Тревожно сосало под ложечкой, как-будто он сделал что-то непоправимое, но никак не мог вспомнить - что. В недоумении огляделся - и увидел спящую Сусанну: без вчерашних бабочек и украшений на голове она уже не казалась «оранжево-розовой», и, вообще, выглядела какой-то помятой.
- Эй, Сюзик, а ведь тебе далеко за сорок... – шутливо проговорил Григорий.
На секунду Сусанна очнулась, - не открывая глаз, сонно пробурчала:
- Чушь! Только тридцать два! - И вдруг спохватилась: - Постой, а ты – кто..?
Чтобы заглушить тревожное раздражение, Григорий обошёл дом. Везде - беспорядок. В запертых комнатах слышны приглушённые голоса.
Григорий спустился вниз. Возле парадной двери, на полу, увидел гору спортивных маек, носков. «Точно лагерники или футбольная команда здесь ночевала», - поморщился Григорий. И вдруг услышал, как прозвенел будильник; затем распахнулись двери комнат, и по лестнице, обгоняя друг друга, с грохотом сбежали несколько рослых парней. Парни подхватили брошенные за дверью вещи и выбежали из дома.
Наверху, возле лестницы, показалась Сусанна. Она вяло проговорила:
- Мои квартиранты...
Григорий невольно поёжился.
Хотелось есть, но, как видно, Сюзя не думала позаботиться о завтраке - она опять ушла в спальню.
Стараясь не споткнуться о пыльные нагромождения, Григорий пробрался на кухню. С трудом отыскал кусок сыра, налил кофе. Отодвинул на продавленном диване кипу старых книг, и устроился в углу. Случайно его взгляд упал на одну из обложек. Он взял две-три книги и от скуки начал их перелистывать: слезливые дамские романы... «Ах, Сюзя, Сусанночка... - покачал головой Григорий, - и как ты можешь такую пошлятину читать?!»
- Это ещё что! – неожиданно раздался недовольный голос Сусанны. – Сам кофе пьёт... нет, чтобы хозяйке предложить...
- Сюзя, да ты же спать ушла... – смутился Григорий и поспешил на кухню.
Вернулся со второй кружкой кофе. Но Сусанна даже не взглянула. Она опустилась на пол возле кресла, обхватила рукой ногу, согнутую калачом, и, набычившись, устремила невидящие глаза куда-то в точку. И так застыла.
Что-то новое, тревожное появилось в облике Сусанны. Григорий силился, но никак не мог определить: дело не в исчезнувших «бабочках», или её растаявшей «оранжево-розовой воздушности»; и даже не в рваных, лесенкой во всю длину, джинсах, какие не наденет уважающий себя бродяга; и даже не в её скверном настроении. Вдруг он глянул в глаза Сусанны. И отшатнулся: вместо ясно-зелёного озера, увидел там застоявшееся болото...
Григорий понял: надо уходить. Не прощаясь, спустился вниз, - ключ сидел в замке двери, он вышел во двор. И нерешительно остановился: вчерашнее видение Сюзи и услады прошлой ночи всё ещё будоражили душу, но едва ли удастся сложить с ней жизнь... Со вздохом, смахивая непрошеную слезу, глянул в последний раз на дверь: - «Небось, много на своём веку повидала; что - хозяйские тайны крепко хранишь?» На какой-то момент показалось, что дверь с неприязнью уставилась на него. И, если бы могла говорить, то, вероятно, сейчас бы язвила - дескать, и не такие передо мной стояли - робея, с цветами... и на пороге в слезах валялись; а чужие секреты – ты прав: никогда не выдавала.
Не суждено было Григорию уйти от Сусанны. Услышав шорохи внизу, она мигом выбежала во двор и со вчерашним очарованием протянула к нему руки...
С тех пор так и пошло: какой бы номер ни выкинула Сусанна, Григорий уже не мог от неё оторваться. Разве на неделю исчезнет, а потом снова не выдержит - возвращается. Пришлось Григорию смириться с фактом, что Сюзя - распутная, что он не в силах это изменить. Понял, что от её «квартирантов» не избавиться. И ещё понял, что дверь, точно живой человек, такое положение вещей едва терпит; казалось, он даже слышит её скрипучие стенания, когда ночи напролёт впускает или выпроваживает гостей, мол, «гони всех, или сам беги без оглядки!».
Всё изменилось с тех пор, как Сусанна объявила, что ждёт ребёнка.
Григорий знал, что дитя не от него, но решил терпеть. Он редко улыбался, но теперь, при одной мысли о ребёнке, всё его лицо преображалось – казалось, жёсткие рыжеватые волосы и короткая щетинистая бородка становились мягче, и даже холодные печально-стальные глаза на какой-то момент теплели.
Сусанна продолжала вести беспорядочный образ жизни: днями напролёт сидела на крыльце возле Двери и, глядя невидящими глазами в точку, курила что-то едкое, непохожее на обычные сигареты; оживала только к ночи, к приходу посетителей, то бишь, «квартирантов».
- Ребёнка пожалей! – возмущался Григорий, услышав подозрительный запах сигареты. – Ещё не родился... уже травишь.
Чаще всего Сусанна не реагировала на его замечания. Только изредка огрызалась, да и то каким-то незнакомым, надтреснутым голосом. «Точно жаба научилась говорить... - с грустью думал Григорий, - как есть, жаба!».
Ребёнок Сусанны родился слабеньким, и вскоре врачи обнаружили, что у него предпоследняя хромосома дала сбой. Для Григория это был удар. А Сусанна... зная, что отец малыша - не Григорий, она почему-то всецело винила его. Докапываться, выяснять - нет ли здесь ошибки - не стала. Утешало то, что, согласно новым законам, государство выплачивает матери шесть тысяч долларов на каждого ребёнка.
Малыша назвали Сёмиком. Григорий жалел малютку. Несмотря ни на что, объявил его «своим». Придя с работы, сам за ним ухаживал. Даже ночью к нему вставал, сталкиваясь в темноте с «заблудившимся» возле хозяйской спальни квартирантом. Или посетителем... Потому что, по прошествии некоторого времени, они опять зачастили. Особенно, когда ему приходилось по работе надолго отлучаться.
Как-то до него донеслись насмешки:
- Послушай, Сюзь, твой Григорий из дома, а мы – в дом. Он что – ничего не видит?
Григорий всё видел. Временами даже сторонился Сусанны. И всё же он закрыл бы глаза на многое, кабы не вечный плач голодного, немытого Сёмика. Надо было что-то предпринимать.
Сидели как-то оба в затемнённой гостиной. Мерцали свечи, чад непонятного аромата дурманил голову, – так Сусанна воспитывала своего «мужлана».
- Поженимся?.. – неожиданно сказал Григорий.
- Замуж? – точно не расслышав, переспросила Сусанна. И тут же отрезала: - Ни за что! И, вообще,, надоел ты мне...
- Ещё родишь – переменишься... Всё прощу, ни словом не помяну...
В ответ Сусанна сорвалась с дивана, сбежала по лестнице вниз. Выскакивая на улицу, так хлопнула Дверью, что та сорвалась с одной петли и едва не потеряла сознание.
В тот же вечер Григорий починил дверь, бережно её почистил, и они навек стали друзьями. А через неделю заговорил снова:
- Баньку к дому пристрою... Напаримся - будем вдвоём перед телевизором посиживать, дитя качать.
- Качай, коль охота! А я тут при чём?
Верный своему слову, Григорий соорудил не только баньку, а также построил перед домом огромный бассейн. Мол, научим Сёмика плавать. В общем, победил капризное сердце.
Дверь узнала об этом случайно, - вечером, когда опять со вздохом пропускала гостей, она услышала обрывки разговора:
- Всё. Моя жизнь кончена: больше не будет ни свечек, ни романтики, ни друзей, – жаловалась Сусанна. – Тоска зелёная...
- Что случилось? – послышались встревоженные голоса посетителей. - Не мучай, говори.
- Выхожу замуж.
В ответ раздался понимающий смешок, кто-то тихо присвистнул.
Унылый год нехотя подходил к концу.
Сусанна заметно располнела. Всё так же целыми днями просиживала на крыльце у Двери.
Чтобы Сёмик не беспокоил, наваривала ему с утра жидкой кашки и, наполнив ею детскую бутылку, давала ему в кровать. Затем закрывала малыша в комнате, и сама уходила на крыльцо. Покурить.
- Сюзя, ты - мать, или ты не мать? – расстроился однажды Григорий: – Сёмику давно ползать пора, а он у тебя еле живой...
Если бы дверь могла выразить свою печаль, она бы тоже пожаловалась: мол, какая там забота или материнская ласка! - она и говорит-то с ребёнком «по-жабьи» - этаким безразлично-чужим голосом, всё на одной ноте... точно Сёмик взрослый.
- Хотел, вот и возись... – невозмутимо пожала плечами Сусанна. - Делаю самое необходимое, и ладно.
- Знаешь... ты хуже кошки, – сквозь зубы процедил Григорий, с ненавистью глядя на прежде любимое лицо.
Сусанна хотела что-то ответить, но вдруг охнула – и осела.
- Звони... Вызывай «скорую»... Да пошевеливайся!
Но «скорой» она не дождалась: даже крикнуть не успела, как тут же в гостиной – прямо среди бедлама - и родила.
Перепуганный Григорий стоял посреди комнаты, – в одной руке ревущий Сёмик, в другой - охапка застиранных жёстких пелёнок, - и хриплым дрожащим голосом отрывисто бормотал:
- Сусанночка... как – ты когда же успела? Почему ничего не сказала?..
- А ты здесь при чём? – собрав силы, простонала Сусанна.
- Да ты что - никак спятила..?!
Вместо ответа, Сусанна измождённо отвернулась.
К счастью, второй ребёнок оказался здоровым. Назвали Захаркой. И такой был этот Захарка симпатичный, - с минуты рождения походил на ангелочка, - что сумел обуздать разбушевавшегося Григория: не дал ему взять Сёмика с его нехитрыми пожитками и уйти из дома. Приковал он сердце Григория. Так приковал, что тот уже не обращал внимания на некую «тень», что в последнее время чаще других заглядывала в дом по ночам. Было бы детям хорошо, а там – хоть гори...
Время шло. Дети подрастали. Захарка уже начинал ходить, и даже старший Сёмик теперь смело ползал. От времени и переживаний Дверь совсем обветшала.
С рождением второго ребёнка, Сусанна опять получила шесть тысяч. Только за всё время она почти ни копейки не потратила на детей, давая им донашивать то, что отдавали знакомые. На ремонт дома - тем более не раззорялась: для этого есть Григорий. Хотя на бедность жаловаться не приходилось: поток клиентов не уменьшался. Вот только осторожность ей приходилось соблюдать больше прежнего: теперь, вместо пособия для безработных, она получала от государства деньги как мать-одиночка. Сусанна нервничала: во многих учреждениях она ещё могла назвать квартирантов «гостями», но присутствие в доме Григория усложняло дело. «Съехал бы, что ли!» - не раз вырывалось у неё в минуты раздражения, и, если бы не его помощь с детьми, давно бы выбросила его пожитки на улицу...
По дому то и дело разносились её короткие, лающие команды: «Захарий, НЕТ! Семён, вон отсюда!».
Григорий с трудом сдерживал негодование: «Кричит на детей, будто они ей чужие». Невдомёк было ему, что Сусанна попросту не выносит разрез глаз Сёмика; что теперь, сравнивая его с Захаркой, глаза эти сводят её с ума больше прежнего... Вторя тоске Григория, наблюдая за вознёй тщедушных замарашек на лестнице, дверь вздыхала на ветру: - «Если бы не отец, вам и на свет не следовало бы родиться: ни заботы материнской, ни ласки! Впрочем, какой он вам «отец»? Хороший человек, да и только».
Однажды Григорий пришёл домой раньше обычного. Понурый, постаревший лет на десять. Можно было подумать, что дверь всё поняла без слов - «уволили... сокращение штатов». Однако, увидев Григория в столь ранний час, она от неожиданности смутилась; стараясь его задержать, нечаянно соскочила с петли и застряла на единственном шарнире. Напрасно Григорий её не послушал - толкнул в сторону и быстро поднялся наверх.
Что произошло там, в семейной спальне - не стоит и говорить. Дверь старалась не слушать крики хозяйки, её клиента, Григория... Но это было не так просто: наверху что-то швыряли об пол; кто-то завизжал; потом что-то сыпалось. Затем гремел голос Григория:
- Опять безобразие! И дети снова без присмотра..!
- Какое тебе дело? – крикнула в ответ Сусанна. – К тебе отношения не имеет...
Послышалася саркастический смех, - дверь узнала голос завсегдатая; и опять Григорий.
- Ты опять родишь. А как я содержать должен?! Я без работы остался...
- Сюзя, ну что ты споришь с идиотом, - издевательски утешал клиент хозяйку.
Снова послышалось падение чего-то тяжёлого, и вдруг пронзительный визг Сусанны.
Испуганные дети подняли плач.. Размазывая кулачком слёзы, Захарка подошёл к лестнице и начал тихонько спускаться вниз. Старший Сёмик сползал следом на животе, только «задним ходом».
Как видно, нервы Григория не выдержали. Выскочил из спальни. Не замечая на лестнице детей, перепрыгивая через 2-3 ступеньки, с грохотом сбежал вниз и бросился вон из дома. Дверь осталась распахнутой настежь...
В доме водворилась тишина. Но покой всё равно был нарушен: то Сусанна, чуть всхлипывая, шлёпает босиком на кухню - клиенту чай готовит, то клиент скрипит креслом перед телевизором.
Наконец Сусанна успокоилась: Григорий ушёл. На всякий случай глянула вниз - дети возле двери чем-то занялись, не мешают...
А Захарка и Сёмик в самом деле, нашли себе занятие: улеглись на животы в прихожей - среди пыли и мусора высохшего таракана рассматривают. «Хоть что-то в этом мире ласковое!» - поскрипывала тихонько распахнутая дверь, поглядывая, как за порогом, на солнце, ослепительно искрится вода в бассейне...
Скоро таракан детям наскучил. Сёмик привстал на коленки, хлопнул брата ладошкой по спине и, минуя дверь, выполз на крыльцо. Потом - во двор. Захарка хотел было зареветь, но раздумал и отправился вслед за Сёмиком.
Если бы у двери были руки, она бы рванулась вперёд. Но увы, у неё не было даже самой обыкновенной ручки, что обычно ставят на каждую дверь, - в ней только стоял особый замок, deadlock. Тем временем ветер усилился; дверь в отчаянии заскрипела - и с грохотом захлопнулась.
Грохот привлёк внимание Сусанны. Она не спеша подошла к лестнице и, так же, не спеша, опять глянула вниз. На всякий случай решила спуститься. Странно, что в прихожей не видно детей. И вдруг её обуяла непривычная тревога: дети! - как могла она оставить их внизу, одних? Ужас и раскаяние впервые резанули сознание: дрожащими руками Сусанна кинулась открывать дверь, но deadlock без ключа не открыть...
В панике начала искать ключ. Обезумев от ужаса, принялась трясти, колотить дверь. А потом... Потом было что-то очень страшное, оттого что все звуки слились в один - пронзительный визг Сусанны, вой скорой помощи, крики незнакомых голосов и топот чужих ног. И ещё был ливень. Или это дверь оказалась способна на самые настоящие человеческие слёзы, когда санитары проносили мимо два крохотных тельца? Но что вскоре начал хлестать дождь - тоже факт.
Несмотря на ливень, Григорий пролежал перед дверью всю ночь, - оба рыдали. В ту ночь посторонние у двери не появлялись.
Сусанне не хотелось показываться гостям с распухшим от слёз лицом. Всё же мать, и такой ужас ей пришлось пережить. Только месяц спустя её жизнь вошла в прежнее русло, и дверь, поскрипывая, опять пропускала гостей.
Прошло полгода. Григорий не показывался. И потому, решила дверь, он вообще сюда больше не придёт; даже думать о нём перестала. Но где ж было ей, двери, знать - на что способна Сусанна...
Однажды утром она позвонила Григорию:
- Приходи, мне нужна твоя помощь: я опять ребёнка жду.
- Побойся Бога! После того, как ты двоих загубила... – захрипел от ярости Григорий
- Что было, то прошло, - всхлипнула Сусанна. - А мне, кстати, опять шесть тысяч отвалят...
Ответом ей было гробовое молчание.
Если бы у двери хоть раз спросили её мнения, она бы никогда не допустила этого свидания. Возможно, Сусанна и сама пожалела, что позвала Григория. Испуганная, выскочила в прихожую. Надеялась перед его носом успеть захлопнуть дверь. Не успела: Григорий уже вставил ногу в проём и толкал, пока Сусанна, в отчаянии, силилась навалиться на неё с другой стороны; пыталась даже чем-то её подпереть. Но Григорий изловчился и - выбил дверь плечом.
Стрелял в упор.
А потом валялся на пороге перед дверью, пока его не забрали...
Отсидел Григорий. На свободу вышел почти стариком. С трудом устроился на работу на городской свалке, - понимают австралийцы, что человеку надо как-то начать жить...
Только раз наведался он на городскую ярмарку: купил пучок гвоздик. И тогда впервые прошёл мимо дома. Хотя и смотреть-то было не на что: участок в запустении, дом развалился, дверь совсем обветшала... знать, не раз истекала слезами под проливным дождём. С трудом заставил себя взглянуть на бассейн, высохший, заваленный мусором: «Эх, детки...» Пересиливая себя, Григорий вынул из-за спины гвоздики и дрожащей рукой положил на почерневший цемент.
На свалке пыль столбом, скелеты раздавленных автомобилей со скрежетом летят в ревущую бездну. Дверь лежит на грузовике поверх хлама, вздрагивает от каждого резкого звука и ждёт своей очереди: сейчас шофёр начнёт поднимать платформу самосвала и...
Неожиданно к грузовику подошёл человек, проверил что-то в списке.
- Давай-ка её сюда, - бережно похлопал он дверь. - Будет лечить мне раны...
И наклонившись к двери, точно она могла его понять, тихо, с болью добавил:
- Не погорячись я тогда - не осталась бы ты открытой настежь, ничего бы и не было...
Т. Малеевская. авг.-сент. 2011 г.
Журнал "Австралиада - Русская Летопись" № 72, Сидней, Австралия.
Журнал "Жемчужина" № 50, Брисбен, Австралия.
Журнал "Живое Слово" - ноябрь 2012.
http://zhivoe-slovo.ru/index.php/proza/209-maleevskaya-tamara-nikolaevna-avstraliya/1899-staraya-dver
