Тубабао 1948-50 гг. Семейные фотографии автора.
К НОВЫМ БЕРЕГАМ ЧЕРЕЗ ЛАГЕРЬ ТУБАБАО
Е.Ширинская.
Русская эмиграция явление беспрецедентное, ее миссия многогранна и национальна. В этом (2007) году исполняется 60 лет с момента, когда корабли привозили тысячи беженцев из Европы для расселения в Австралии после 2-ой Мировой войны и всех пережитых ужасов... Среди них были и русские. Русские из Маньчжурии приезжали разными путями, но позднее. Русские из Шанхая, Тяньзина, Пекина и Циндао были эвакуированы на Филиппины.
Массовый исход русской эмиграции из Китая начался в январе 1949 г. Единственное место в мире, куда русские могли выехать, был маленький филиппинский остров Тубабао, и об этом лагере я хочу Вам рассказать.
Русская дальневосточная эмиграция проживала в Китае с 1920-ых годов. После 2-ой мировой войны политическое положение в Китае все время резко менялось, и к 1948 г. дальнейшее пребывание русской эмиграции в Китае стало невозможным.
К концу 1948 года национальное правительство Китая планировало эвакуацию на Формозу. Иностранцы уезжали на родину, т.к. ожидали прихода к власти китайских коммунистов. Это положение ставило русскую эмиграцию под угрозу - или высылка в СССР, или жизнь при китайских коммунистах.
Глава Русской Эмигрантской Ассоциации полковник Григорий Кириллович Бологов прекрасно понимал положение; он обратился к Международной Огранизации Помощи Беженцам (International Refugee Organization I.R.O.), с просьбой вывезти русских антикоммунистов из Китая.
После долгих переговоров с I.R.O., Г.К. Бологову было сообщено, что организация согласилась эвакуировать 500 человек, то есть тех, кто занимал ответственные посты или являлся видным общественным деятелем, или вообще играл видную роль в Белом движении. Г.К. Бологов категорически отказался от этого предложения. Он заявил в I.R.O. - "или все или никто"...
Следующим шагом Г.К. Бологова была срочная регистрация всех членов Русской Эмигрантской Организации. Один из вопросов в анкете был: - "Если бы оказалось возможным организовать планомерную, общую эвакуацию, намерены ли вы и ваша семья - в случае приближения событий - на собственный страх и риск покинуть Шанхай только с мелким ручным багажем, а возможно и без такового?" Результаты этой регистрации были получены к концу 1948 г.: 99% русских эмигрантов ответили "Да", и это показало, что белая эмиграция твердо держится своих принципов.
К этому времени в Шанхае были сняты в аренду бывшие военные французские бараки, и первая группа русских эмигрантов из Тяньцзина прибыла в Шанхай на американском военном корабле JICT.
О возможности отъезда многие узнали только утром, а к вечеру они уже были на JICT. Это был страшный момент в жизни русской эмиграции, когда прошлое как бы исчезло бесследно, настоящее стало нереальным, а будущее было полно неизвестности.
Американские матросы и офицеры приняли русских радушно. Людей разместили в трюме, - в воздухе чувствовалось общее сочувствие к русским.
По прибытии в Шанхай, всех отвезли в бараки на улице Фрелюбт. Пребывание в бараках оставило неуютное воспоминание. Спали на нарах, под серыми армейскими одеялами, в комнатах было полутемно и холодно. Русские чувствовали себя "между небом и землей", в душе была тревога: что же будет с нами дальше?
Тем временем председатель Русской Эмигратской Ассоциации продолжал бороться за наше будущее. Он написал письма консульским представителяи свободных стран с просьбой помочь русской эмиграции покинуть Китай, где им угрожает смертельная опасность, и предоставить им хотя бы временное убежище. Г.К. Бологов болел дущей за всех нас, русских, и его настойчивость и энергия поддерживали всех нас. Мы чувствовали, что мы не забыты.
На свое воззвание Г.К. Бологов получил много сочувственных писем, но конкретных предложений не было.
8 декабря 1948 г. Г.К. Бологов был приглашен на заседание шанхайского отдела I.R.O., на котором присутствовали представитель главной конторы из Женевы и член китайского правительства.
Г.К. Бологов начал свой разговор с подтверждения, что предложение I.R.O. эвакуировать только 500 человек не может быть принято, т.к. общее число желающих покинуть Китай составляет около 6000 человек. Представитель из Женевы г-н Кларк заявил, что для эвакуации 6000 человек у органзиции I.R.O. нет ни рессурсов, ни возможностей. Здесь сказалась казачья кровь Г.К. Бологова, который был глубоко потрясен заявлением г-а Кларка. Бологов вынул из кармана револьвер и твердо сказал, что в знак протеста он застрелится. Сказал, и покинул заседание...
Переговоры продолжались, и к концу декабря представители I.R.O. сообщили Г.К. Бологову, что филиппинское правительство согласилось принять 6000 русских эмигрантов на 4 месяца - на остров Самар, в южную его часть, носящую название Тубабао. По истечении 4-х месяцев все население лагеря должно быть расселено.
Так был организован массовый отъезд дальневосточной русской эмиграции из Китая, который с 1920 г. оказывал русским беженцам радушное гостеприимство, не преследуя никаких политических или меркантильных целей, не требуя ничего взамен, предоставляя нам, русским эмигрантам, полную свободу действий.
Во всех городах Китая и Маньчжурии мы, русские эмигранты, жили как у себя на родине. Строили церкви, говорили на своем языке, имели свои средние и высшие учебные заведения, свои русские общественные и благотвортильные организации, свою печать. До прихода японцев, русские чувствовали себя свободными гражданами, жили своей русской жизнью не испытывая никаких притеснений или преследований. Уезжать из Китая было и страшно, и радостно одновременно... Мы боялись оставаться в Китае, из которого потом было бы невозможно выбраться.
Теперь мне хотелось бы кратко рассказать о Филиппинах.
Это - архипелаг или группа островов, общее число которых составляет 7,100. Для лагеря I.R.O. было предоставлено местечко Тубабао, часть острова Самар, размером в 5,050 кв миль. Остров Самар отличается длинными и узкими углублениями морского дна вдоль всей цепи островов. Некоторые океанские впадины измеряются глубиной в 6 миль. Эти глубины являются причиной частых землетрясений. Другая опасность района в том, что воздушная поверхность этой части Тихого Океана является путем страшных, разрушительных тайфунов. Осенью тайфуны проносятся над островом Самар, и филиппинцы их страшно боятся.
Эти сведения мы отгоняли от себя. В тот момент нас волновали другие актуальные вопросы: что в конце концев ожидает нас в будущем? Куда мы сможем уехать на постоянное жительство - сможет ли осуществиться наша мечта попасть в Америку? У многих, кто покидал Шанхай и попал в лагерь на Тубабао, в Америке были близкие друзья.
Эвакуация русских эмигрантов из Шанхая – 5,500 человек - началась в середине января 1949 года. Первую группу возглавил О.В.Мирам.
Этой рабочей группе, прилетевшей на аэроплане, пришлось очень тяжело работать. Они расчищали джунгли, проводили дороги, намечали место для лагеря. Нестерпимая тропическая жара и полное отсутствие каких-либо инструментов делали работу особенно трудной. Ночью они спали в пустых американских бараках, которые остались после тихоокеанской войны, когда генерал МакАрутур находился на Тубабао. На острове не было ни питьевой воды, ни санитар¬ных условий, ни дорог, ни электричества. Наши русские инженеры и их помощники сами создали все условия необходимые для жизни русских эмигрантов в лагере: очистили и использовали ручеек, наладили подачу воды в лагерь, во все палатки провели электричество, установили походные кухни и часть палаток для приезжающих.
Первый пароход «Хва-лиен» вышел из Шанхая в январе, на борту было 490 человек. Вторая группа - 489 человек - прибыла в феврале со вторым рейсом "Хво-лиена". В этой группе были русские из Тяньцзина (и мы среди них), а также из Пекина и Циндао. Пароход зашел в Манилу, где погрузили палатки, походные кухни, оборудование для электрической станции, холодильники и прочее нужное оборудование.
Гавань Тубабао поразила нас своим убожеством: там ничего не было, кроме грязи под ногами и нескольких должностных лиц встречавших нас.
Вслед за вторым, пришел пароход "Кристобал", - так эвакуация русских продолжалась несколько недель. Это было очень трудное время для всех нас, но общее настроение было бодрым. Все верили что впереди у нас - новая жизнь, которая начнется с нашего расселения по свободным странам. Только мы думали, что пробудем в лагере 4 месяца, а на самом деле мы с мужем провели там 20 месяцев. Некоторые оставались на Филиппинах до весны 1953 года...
Устройству лагеря помогло то, что на покинутой американцами базе в нескольких километрах от лагеря, было кое-какое оборудование, которое было использовано для улучшения лагерной жизни.
В лагере было 12 или 14 районов (точно не помню). Наша палатка стояла на главной «улице». Пола, конечно, не было; окна из слюды не открывались - мы поднимали стенки палатки для вентиляции. Нам выдали койки, сетки от комаров ("москитники"), которые надо было закреплять на койках, так как ночью по лагерю бегали крысы. Кроме того, там были скорпионы, скалапендры и тысячи голодных комаров.
Каждый район имел свою контору, которая заведовала распределением всего, что выдавалось лагерникам. Эта контора также заведовала всеми нашими текущими делами. В каждом районе была своя кухня и ежедневно, два раза в день, изготовлялась горячая пища. Дежурство на кухне несли все женщины по очереди. Я работала в районной конторе. Там собирались «рабочие» нашего района, - среди них был писатель Михаил Лович и другие бывшие офицеры Белой Армии. Утром они приходили за «заданиями», а во время «перекура» вспоминали былые дни и битвы, где храбро сражались, вспоминали своих героев и потерянную Россию. Я слушала их как зачарованная...
Главная контора I.R.O. помещалась поодаль от палаток, недалеко от входа в лагерь. Она размещалась в железном бараке. Там был свой штат, и работали несколько наших лагерников. К началу лагеря представителем от организации I.R.O. был англичанин Джерард Прайс. При нем жалобы лагерников не принимались во внимание. Мы знали, что некоторые служащие главной конторы были коммунистически настроены и были к нам недоброжелательны. Нас возглавлял и защищал наши интересы - наш шанхайский председатель Русской Эмигрантской Ассоциации Г.К. Бологов. Одним из его первых протестов было недовольство местонахождением лагеря, которому, как было известно, угрожали тайфуны. Д. Прайс нортрез отказался перемещать лагерь.
Администрация лагеря старалась ввести какие-то странные правила, например: писать письма только на английском языке, и отдавать их на почту не запечатанными. Словом, нам не доверяли.
Доктор - служащий I.R.O., китаец Хан - был явно враждебен к нам настроен и скоро всенародно объявил, что мы все сумасшедшие. Это заявление вызвало возмущения и огорчения. Были и другие неприятные моменты, когда вся наша почта была выброшена в овраг... Но все как-то сглаживалось общим настроением лагеря, - поддерживал это Г.К. Бологов, который всегда был прекрасно одет, и всем своим видом показывал, что мы не потеряли надежду на лучшее будущее и что пребывание в лагере нас не страшит.
Другим нашим защитником был Архиепископ Иоанн Шанхайский (ныне причисленный к лику святых). Он ободрял нас, хлопотал и молился за нас... и вскоре уехал в США, чтобы лично добиться нашего рассления или в Америке, или в других странах.
Летом 1949 г. истекал наш 4-х месячный срок, обусловленный правительством Филиппин. Правительство сначала не хотело продлевать срок нашего пребывания в лагере. Стали ходить тревожные слухи, что нас могут вывезти в лагерь в Германию. Однако, филиппинское правительство все же продлило срок, и мы остались в нашем лагере.
Когда этот 4-х месячный срок истек, то Г.К. Бологов решил лично обратиться к консульским представителям в Маниле от имени Русской Эмигрантской Ассоциации и просить о разрешении на въезд в их страны. Интересно отметить, что мы все не имели права выезда из лагеря в Манилу, чтобы самим начать хлопоты о выезде, т.к. у многих были уже поданы документы на въезд в США или Южную Америку, где у некоторых были родственники. Даже Г.К. Бологов не получил разрешения от администрации I.R.O. на поездку в Манилу и обратился непосредственно к филиппинскому правительству, как глава Русской Ассоциации, и получил разрешение.
Когда Бологов вернулся из Манилы, то администрация I.R.O. не разрешила Болотову выступить перед лагерниками и доложить о результатах своей поездки. Лагерники приняли его очень тепло. Фактически, Г.К. Бологов и Архиепископ Иоанн Шанхайский были единственными и постоянными защитниками наших интересов в лагере Тубабао.
Администрация лагеря - представитель от I.R.O. и директор лагеря часто менялись. Главной нашей заботой было переселение, а переселенческий отдел I.R.O. работал очень слабо. Документы терялись и чиновники менялись. Вопрос о нашем расселением оставался открытым. Никто не приезжал с предложением расселения. Мы оказались на необитаемом острове и мечтали его покинуть. В лагере шли слухи, что в США хлопочут чтобы прошел закон о внеквотном допуске русских эмигрантов в Америку.
Летом 1949 г. Д.Прайс сообщил, что скоро в лагерь приедут австралийсие представители по делам эмиграции.
Австралийский представитель г-н Леру объявил нам, что ехать в Австралию мы можем только по контракту на два года. Предложение было открыто для мужчин до 50 лет и для женщин до 35 лет. Престарелых родителей брать было нельзя, а можно быдо выписать их потом. Другим условием австралийского правительства было то, что первые два года являются как бы испытательным периодом, и, если человек подойдет, то может иметь право на постоянное жительство в Австралии..
Затем появились представители из Франции и Парагвая.
Франция предлагала переселение на Мадагаскар. Климат там был неприемлем и нам было известно, что люди уезжают оттуда. Условия отъезда на Мадагаскар были только для мужчин: не старше 35 лет, с техническим образованием, крепкого телосложения.
Парагвайские представители вербовали людей с опытом в сельском хозяйстве и предлагали очень хорошие условия. 275 человек приняло предложение и уехало в Парагвай. Были также предложения из Суринама и Сан-Доминго. Людям так хотелось уехать, что записались 1500 человек, а уехали только 200 человек. Это были агрономы и животноводы. Эквадор, Аргентина и Чили не хотели брать славян...
За 4 месяца из лагеря уехало только 400 человек. Филиппинское правительство продлило срок нашего пребывания до 1 октября 1949 г., но с условием, что I.R.O. будет расселять по 1200 человек в месяц.
Когда дальневосточная эмиграция покидала Китай, то многие надеялись на возможность переселения в Америку, где у многих были родственники или близкие друзья. Но в лагере на Тубабао оказалось, что переселиться в Америку было очень и очень сложно. Для рожденных в Китае квота на въезд была закрыта на долгие годы.
Нам было известно, что Федерация Русских Организаций в Америке хлопотала о внеквотном допуске русской эмиграции с Тубабао и собрала несколько тысяч подписей с петицией, посланной на имя президента Трумана.
Епархиальный съезд Американской и Канадской Епархии Русской Православной Церкви Заграницей обратился с воззванием к президенту, Американскому Конгрессу и всем влиятельным лицам с просьбой о допуске русских эмигрантов с Тубабао в Америку.
В сентябре 1949 г. Архиепископ Иоанн Шанхайский выступил перед сенатской Юридической Комиссией и описал трагическое положение дальневосточной эмиграции на Тубабао. Он передал Комиссии петицию с пятью тысячами подписей..
В ноябре 1949 г. сенатор из Калифорнии Вильям Ноуланд посетил наш лагерь. Его встретили торжественно, с оркестром - играли гимны, преподнесли адрес. Он осмотрел лагерь и на прощание сказал, что "лагерники - замечательная группа людей, а сам палаточный лагерь оставляет жалкое впечателение". Его посещение, слова ободрения и обещание помощи как-то успокоили нас.
В начале 1950 г. Сенат США одобрил билль о допуске 359,000 (или подругой версии 320,000) "перемещенных лиц". В их число вошли 4,000 русских эмигрантов с Тубабао. В тексте была неточность. Закон от 1948 г. распространялся только на лиц, которые являлись жертвами 2-ой мировой войны, а мы были жертвами 1-ой мировой войны. Поправку в закон от 1950 г. внес сенатор Вильям Ноуланд, только что вернувшийся с Тубабао.
Однако, принятие окончательного закона 1950 г. о внеквотном допуске в Америку "перемещенных лиц" подверглось жесткой критике. Сенатор Маккэрран настаивал на ряде ограничений. Первая версия предлагала, что 30% допущенных эмигрантов в Америку должны быть фермерами, и 40% - из стран советского блока. Сенатор настаивал также на тщательной проверке всех беженцев, так как под видом "перемещенных лиц" в Америку въехало много нежелательного элемента.
В августе 1950 г. в лагерь приехала американская делегация, состоявшая из трех человек: консула, доктора и иммиграционного чиновника. Приезд американцев помог тем, кто ранее подал на визу. Делегация проводила интервью по 50 человек в день. Они сказали, что въезд рожденным в Китае, идет по квоте, и китайская квота переполнена, и визу надо ждать около 8 лет. Американская делегация проверила наши документы и провела медицинский осмотр; и доктор, на всякий случай, проверял наши умственные способности. Видимо, заявление д-ра Хана произвело на него впечатление. Воспоминание об американской делегации осталось не очень серьезное...
Хотя филиппинское правительство пролонгировало нам сроки нашего пребывания на острове Тубубао, нам был строго запрещен контакт с местным населением и выезд с острова в другие филиппинские районы. Несмотря на это все, в октябре 1949 г. президент филиппинской республики Квирино с супругой посетили лагерь. Г.К. Бологов и большая группа лагерников приветствовала их. Им был преподнесен адрес, вложенный в папку с красивым кожаным перепелетом с серебром и портретом президента, работы художников Карамзина и Ярона.
Президент Квирино был любезен и благосклонно заявил, что филиппинское правительство сочувствует нам, и не гонит нас со своей территории. Позднее лагерь посетил еще г-н Симпсон, представитель организации "Humanity Calls", созданной американцами русскому происхождения. Вообще наше положение было неопределенным, но мы духом не падали, хотя у нас были неприятности и огорчения.
Много неприятного доставила нам деятельность д-ра Хана, который относился к нам враждебно и вел странную политику. По настоянию главной конторы, д-р Xaн решил провести общий медицинский осмотр всех лагерников, и нашел, что 500 человек страдает туберкулезом. Все были в ужасе. Удалось установить, что д-р Хан имел неправильные результаты снимков, и в результате этого многим совершенно здоровым людям был приписан туберкулез. Что касается сердечных болезней, то д-р Хан считал, что в этих случаях прогулки - лучшее средство лечения. Словом, прогнозы о здоровье лагерников привели к тому, что вызвали общее недовольство лагерников, поэтому был назначен известный врач из Манилы чтобы выяснить все недоразумения. Более того, когда лагерь посетил сенатор Ноуланд, то д-р Хан сказал ему, что не надо придавать значения нашим замечаниям, так как в голове у лагерников не все благополучно... После всего этого лагерь стал требовать отзыва д-ра Хана. Директор лагеря не мог уволить доктора и был послан запрос в Женеву.
До своего отъезда из лагеря д-р Хан написал письмо в Женеву, где вновь охарактеризовал нас, русских эмигрантов, как преступников и сумашедших. Филиппинская полиция сняла копию этого письма и оно, каким-то образом, оказалось в руках лагерников и вызвало массу возмущения. Д-р Хан дал статью о нас в газете "Манила Таймс", где осуждал нас за черную неблагодарность и отозвался о нас очень нелестно. Однако, в лагере нашлись люди, которые потребовали, чтобы газета "Манила Тайме" дала опровержение, и оно появилось.
Вместо доктора Хана был назначен новый доктор, который установил что в лагере 130 человек больных туберкулезом, а не 500! Он также нашел, что больница выстроенная д-ром Ханом стоимостью в 60 тысяч амер. долларов не отвечала всем необходимым нормам.
Администрация I.R.O. постановила, что больных туберкулезом следует отправить во Францию. Отъезд означал разлуку с близкими и личные трагедии. Директор лагеря Шапиро издал распоряжение, требуя отъезда больных во Францию. В противном случае, угрожал больным тюремным заключением на Филиппинах или высылкой назад в Китай. Вообще, надо сказать, что лагерникам все время приходилось бороться против самоуправства мелких чиновников, против их пренебрежения и высокомерной снисходительности. Но наша эмиграция сама хлопотала о себе и поддерживала связь с внешним миром, сочувствующим нашим интересам (наши русские родные и друзья в США).
Для нашей безопасности в лагере была создана лагерная полиция. Первым начальником полиции был П.К. Поронник, а после него Р.А.Черносвитов. По предложению филиппинских властей был создан арбитражный суд, который избавлял лагерников от местных судов. Вообще в лагере было много людей, которые создавали обстановку, которая облегчала наше пребывание на тропическом острове.
Большим событием в жизни лагеря было открытие русской православной Церкви в железном бараке, на котором был даже установлен купол. Церковь стояла за пределами лагеря на открытом месте, окруженная цветущими кустами Хайбискусов с ярко красными цветами. Богослужения проходили регулярно, пел прекрасный хор и всегда были молящиеся. Многие лагерники провели на Тубабао одно Рождество и две Заутрени. (Первое время богослужения совершались в большой палатке).
В лагере был открыт детский сад, курсы кройки и шитья. Читались интересные литературные доклады, с которыми выступал наш бывший преподователь Иосиф Александрович Пуцято, и имел успех. Под открытым небом ставились оперетты и театральные постановки, которые могли бы украсить любую большую сцену.
Администрация демонстрировала американские фильмы два раза в неделю. Кино было под открытым небом на площадке, где стоял большой экран. Стулья мы приносили сами. На эти кино-сеансы ходили все, даже наши четвероногие друзья, филиппинские собаки, которые были "приходящими" из соседней деревушки. Осенью кино нарушали сильные дожди, но мы не обращали на них никакого внимания и продолжали сидеть как ни в чем не бывало....
Наша жизнь в палатках становилась привычной и мы стремились создать себе в палатке какой-то уют. Мы сделали пол, душ, на примусе пекли кексы. В сочельник перед Рождеством нашли в джунглях какое-то деревцо, отдаленно напоминающее елку, и украсили его самодельными игрушками из картона и фольги. Эта примитивная елка принесла нам много радости и друзья приходили на нее любоваться.
Большим событием в нашей лагерной жизни были поездки в соседний портовый городишко Гюйиан. Для этого надо было специальное разрешение. Ехали туда на старых американских джипах - без тормозов, под горку... и получалось быстро и замечательно. В каждом джипе висело изображение Божией Матери, и когда у кого-нибудь из пассажиров нервы не выдерживали, то шофер-филиппинец неизменно говорил с улыбкой: "Не бойтесь, Дева Мария с нами!"...
В этом городишке были какие-то магазинчики и третьеразрядные кафе, где сидели моряки. Общая атмосфера тропической жары и бедности делала все каким-то нереальным. На главной площади стоял старинный величественный собор – белый, каменный, холодный и полутемный внутри, с подсвечниками, со множеством зажженных свечей и белыми статуями. Утром и вечером звонил тяжелый колокол, и местные женщины в красочных национальных костюмах, с рукавами как бабочки и в мантильях на головах, истово крестились и шли в собор.
Другим удовольствием нашей жизни были маленькие магазинчики, вроде кабинок, невдалеке от лагеря, где продавались консервы из Австралии, фрукты из Америки, и можно было иногда заказать мясо. Мы бегали в лавчонки каждый день в 12 часов. Это бывало так: в час обеда шли на кухню за супом. Получив суп, в палатке смотрели на него - и сразу шли выливать его: есть его совсем не хотелось... он был горячий, и по верху плавал жир. Отделавшись от супа, бежали что-нибудь купить, и потом ели бутерброды.
Лагерь на Тубабао жил своей трудовой жизнью. У нас были: водонапорная станция, электрическая станция, санитарные отряды, группы работающие в разных участках лагеря. В амбулатории работали русские доктора. Вся деятельность проходила до 12 часов дня. После полудня жара становилась совсем нестерпимой, и никто не работал.
Один из наших лагерников собственноручно создал маленький парк. Он расчистил джунгли, проложил дорожки, поставил скамейки и насадил лианы, хайбискусы и прочее. Этот уголок был неожиданным и живописным. Была у нас еще библиотека, которой заведовала Лидия Григорьевна Лович, жена писателя. Библиотека размещалась в их палатке, которую сам Лович увеличил и поставил на сваи, и палатка выглядела оригинально и красиво.
Осень и зима 1949 года прошли для лагеря без тайфунов, но были бури и дожди. Одна буря длилась несколько часов, и потом поздно вечером все небо было покрыто птицами, которых, видимо, где-то разогнал дождь. На утро их уже не было.
В лагере были еще огромные ящерицы, напоминавшие крокодилов (не опасные). Иногда они приходили на кухню и просили капусту; их угощали, и они, стоя на задних лапах, с жадностью ее поедали.
Тропическая природа Филиппин удивительно красивая. Зелень сочная и яркая. Небо и море чудесных цветов. Закаты - это феерия красок, меняющихся, и все время поражающих своей красотой.
В мае 1951 года на лагерь налетел малый тайфун, котрый хоть и был страшным, но не принес особых повреждений.
7-го и 8-го декабря того же года на лагерь налетел огромный тайфун. Были снесены все палатки, все железные бараки. По воздуху летели листы железа, остатки крыш, балки и прочее. Тайфун длился 4 часа. Потом затих на полчаса. И затем опять с новой силой свирепствовал еще 6 часов. Разрушен был весь лагерь, склады с продкуктами, конторы и все сооружения. В воздухе все свистело, визжало, гремело. Вихри дождя поднимали песок и гальку и резали лицо и руки.
В Гюйиане тоже было разрушено все, кроме нескольких солидных зданий. Жители спасались в старинном соборе, но и его стены трещали, а внутри был густой туман. Связь с внешним миром была прервана.
Нам удалось уехать из лагеря 6-7 ноября 1950 года. Мы уехали в Австралию по вызову друзей. Ждать въезда в Америку мы устали.
Лагерь русских эмигратнов просуществовал два с половиной года. Многие уехали в США, в Австралию, Канаду, Парагвай, и даже в Доминиканскую Республику. Однако, в лагере была какая-то группа, которая не была расселена. Судьбой этих людей была обеспокоена заведующая расселением лагерников на Тубабао. Нам известно, что весной 1953 года на Филиппинах не осталось ни одного русского беженца. На кладбище - недалеко от города Гюйианя - осталось несколько русских могил, для которых Тубабао оказалось последним пристанищем.
Суммируя наше пребывание в лагере I.R.O. надо сказать, что для большинства из нас ничего плохого не произошло. Мы жили в лагере своей жизнью, у нас не было эпидемий, страшных болезней, нас никто не преследовал и не грабил. Все было спокойно, и наши русские общественные деятели сумели сделать многое для общего настроения в лагере, которое всегда было бодрым и спокойным.
Русская эмиграция на Тубабао была последним массовым поселением русских.
С отъездом из Тубабао мы вновь рассеялись по всему миру, но где бы мы ни были, мы всегда и везде храним память об исторической России, храним ее веру и ее культуру, - традиции и идеал Святой Руси нерушим в наших сердцах.
Е.Ширинская
Сидней. Апрель 2007 г.
Библиография: шанх.газеты от 1948 г. книга " Финал в Китае" Петр Балакшин
